В лесной чаще - Страница 30

— Спокойной ночи, Роб.

— Спокойной ночи, — ответил я и громко закашлялся.

Все показания были лаконичны и практически одинаковы, не считая пометок на полях: о Миллзе — «оч. нервный», об Уотерсе — «недружелюбен». Девлин отдельного замечания не удостоился. Четырнадцатого августа днем они получили пособие по безработице и отправились в кино в Стиллорган. В Нокнари они вернулись ближе к семи — когда мы уже опоздали к чаю, — и пили в поле до полуночи. Да, они видели поисковые группы, но спрятались подальше за оградой. Нет, они не заметили ничего необычного. Нет, не видели никого, кто мог бы подтвердить их показания, хотя Миллз предложил — наверное, иронически, но полицейские поймали его на слове, — в качестве доказательства проводить их на то место и показать пустые банки из-под сидра.

Молодой человек, работавший в кассе кинотеатра в Стиллоргане, похоже, находился «под действием наркотических веществ» и не сумел внятно объяснить, помнит он тех троих ребят или нет, — даже после того как полицейские обыскали его карманы и прочли строгую лекцию о вреде наркотиков.

Мне не показалось, что юнцы — ненавижу это слово — действительно вызвали серьезные подозрения в полиции. Они не являлись закоренелыми преступниками (их несколько раз задерживали за нахождение в нетрезвом виде, а Шейн Уотерс получил полгода условно за магазинную кражу) и вряд ли стали бы нападать на меня и на моих друзей. Кирнан и Маккейб допросили их лишь потому, что они находились рядом и имели сомнительную репутацию.

В детстве мы называли их байкерами, хотя не уверен, что у кого-то из них действительно был мотоцикл, — они просто одевались в таком стиле: черные кожаные куртки, расстегнутые на запястьях и усеянные металлическими бляхами, длинные волосы и небритая щетина, а у одного неизбежный «рыбий хвост»; высокие ботинки; футболки с надписями на груди — «Металлика», «Антракс». Я принимал их за фамилии парней, пока Питер меня не просветил, что это названия групп.

Не знаю, кто из них был Джонатаном Девлином: трудно связать печального и сутулого мужчину с маленьким брюшком со смутными образами худых и загорелых ребят, оставшихся в моем прошлом. Я начисто про них забыл. Сомневаюсь, что за последние двадцать лет они хоть раз всплывали в моей памяти, но еще хуже, если все это время они сидели там и ждали своей очереди, чтобы, как чертик из табакерки, выскочить оттуда с громким смехом и напугать меня до полусмерти.

Один из них круглый год носил темные очки, даже в дождливую погоду. Однажды он угостил нас клубничной жевательной резинкой, и мы взяли ее, стоя на расстоянии вытянутой руки, хотя знали, что он украл ее в магазине «Лори». «Не подходите к ним близко, — предупреждала мать, — и не отвечайте, если они с вами заговорят», — но она никогда не объясняла почему. Питер спросил Металлику, можно ли нам затянуться его сигаретой, и он дал нам ее и засмеялся, когда мы закашлялись. Мы стояли под солнцем в двух шагах от них и вытягивали шеи, заглядывая в их журналы. Джеми говорила, что видела там голую девушку. Металлика и Темные Очки щелкали пластмассовыми зажигалками и устраивали соревнования, кто дольше продержит палец над огнем. А вечером, когда они ушли, мы встали на их место и почувствовали, как от брошенных ими банок пахнет чем-то особенным — острым, кислым и взрослым.

Я проснулся от крика под окном. Резко сел в кровати, чувствуя, как бешено колотится сердце. Снился сон, что-то путаное и жестокое: Кэсси и я находились в переполненном баре, и какой-то тип в твидовой кепке орал на нее, поэтому в первый момент показалось, будто я слышу ее крик. В голове у меня все перемешалось, вокруг стояла ночь, кромешный мрак, но снаружи кто-то продолжал кричать — не то женщина, не то ребенок.

Я подошел к окну и осторожно выглянул за штору. Комплекс, в котором я жил, состоял из четырех зданий, обрамлявших маленький квадрат внутренней площадки с травой и парой железных лавок, — то, что торговые агенты называют «зоной отдыха», хотя ей давно никто не пользовался. Пару раз парочка с нижнего этажа устраивала там коктейли на свежем воздухе, но жильцы стали жаловаться на шум и домоуправление повесило в подъезде запрещающий знак. Фонари заливали дворик неестественно ярким светом, словно в приборе ночного видения. Площадка была пуста; в обрезках теней, разбросанных по углам, не мог спрятаться даже ребенок. Потом где-то рядом опять раздался крик, пронзительный и резкий, и по спине у меня пробежал озноб.

Я стоял и ждал, дрожа в струе холодного воздуха от окна. Через несколько минут в углу сдвинулось какое-то черное пятно, отделилось от тени и шагнуло на траву: это был крупный лис, тощий и подвижный, обросший редкой летней шерстью. Он закинул голову и взвыл, и на мгновение мне почудилось, будто я чувствую его звериный запах. Лис побежал по траве и исчез за главными воротами, с кошачьей ловкостью пробравшись среди прутьев. Его вопли затихали, растворясь в темноте.

Полусонный и ошарашенный, с еще бродившим в крови адреналином, я чувствовал мерзкий вкус во рту, и мне захотелось чего-нибудь холодного и сладкого. Я двинулся в кухню, чтобы поискать сок. У Хизер часто возникают проблемы со сном, и в этот момент я почти надеялся, что она тоже встанет и начнет жаловаться на все подряд, но полоска под ее дверью не светилась. Я налил себе ее апельсинового сока и долго стоял перед открытым холодильником, прижав к виску стакан и медленно покачиваясь в тусклом свете лампы.

Утром шел проливной дождь. Я послал Кэсси сообщение, пообещав подкинуть до работы, — ее машина не переносила сырой погоды. Как только я забибикал у ее дома, Кэсси выскочила на улицу в плаще с капюшоном и большим термосом в руках.