В лесной чаще - Страница 130

130

В результате на работу я прибыл около восьми. Телефон зазвонил в тот момент, когда я снимал пальто.

— Штаб-квартира, Райан, — буркнул я.

С меня текло струями, я дрожал от холода, хотелось скорее пойти домой, принять горячую ванную и выпить виски — и пусть все катится к чертям.

— Быстро в кабинет! — приказал О'Келли. — Сейчас. — И бросил трубку.

Я еще не успел понять, в чем дело, как уже похолодел и сжался так, что почти не мог дышать. Сам не знаю, как я догадался. То, что у меня проблемы, стало ясно сразу: когда О'Келли просто хотел поговорить, просовывал голову в дверь, бросал: «Райан, Мэддокс, ко мне», — и исчезал, чтобы к нашему появлению уже восседать за столом. Телефонное приглашение подразумевало серьезную головомойку. Но причины могли быть какие угодно: на меня нажаловался Джонатан Девлин, я упустил что-то в расследовании, Сэм напоролся не на того политика. Однако я подозревал, что дело в ином.

О'Келли стоял спиной к окну, сунув руки в карманы.

— Райан! — воскликнул он. — Тебе не приходило в голову, что мне следует об этом знать?

Меня мгновенно захлестнул стыд. Я покраснел. Такое жуткое, сокрушительное унижение я испытывал в школе: когда душа уходит в пятки и накатывает ужас, что все кончено. Тебя застукали, поймали за руку, и теперь ты не сможешь ни оправдаться, ни сбежать, ни что-либо исправить. Я уставился на стол О'Келли, как нашкодивший ученик, машинально выискивая какие-нибудь фигуры в узорах фальшивой древесины. Раньше молчание казалось мне чем-то мужественным и величественным, в духе героев-одиночек Клинта Иствуда, но теперь я сообразил, что оно жалко, близоруко, инфантильно и глупо.

— Ты хоть представляешь, как ты испоганил всю работу? — холодно спросил О'Келли. В гневе шеф всегда был красноречив: еще одна причина, по которой я считал его умнее, чем он пытался выглядеть. — Вообрази, что сделает опытный адвокат, если эта информация дойдет до суда. Ведущий детектив — единственный свидетель и единственная выжившая жертва связанного с делом преступления… Господи Иисусе! Адвокаты мечтают о таких детективах, как подростки о сладком сексе. Они обвинят тебя в чем угодно: от неспособности вести беспристрастное расследование до соучастия в убийстве. Пресса, любители скандалов и прочая шушера поднимут дикий вой. Через неделю никто в стране даже не вспомнит про настоящего убийцу.

Я в остолбенении смотрел на босса. Этот удар исподтишка застал меня врасплох и пригвоздил к месту. Странно, но за двадцать лет мне ни разу не пришло в голову, что меня могут заподозрить в исчезновении Питера и Джеми. В деле об этом не было сказано ни слова. Ирландия в 1984 году была страной скорее Руссо, чем Оруэлла: дети считались невинными созданиями, и предположение, что кто-то из них может быть убийцей, казалось противоестественным. Теперь мы знаем, что убить способен любой. В двенадцать лет я выглядел почти взрослым, в моих кроссовках нашли чужую кровь, переходный возраст всегда склонен к агрессивности. Я вдруг вспомнил лицо Кэсси в тот день, когда она вернулась от Кирнана: губы поджаты, точно она что-то скрывала. Мне захотелось сесть на стул.

— Теперь парни, которых ты посадил за решетку, могут потребовать пересмотра дела на том основании, что ты скрывал вещественные доказательства. Поздравляю, Райан, ты провалил все расследования, в которых когда-либо участвовал.

— Значит, я отстранен, — пробормотал я.

Губы у меня едва двигались. Мне вдруг представились толпы журналистов, они орут и ломятся в дверь моей квартиры, суют в лицо микрофон, называют Адамом, требуют, чтобы я рассказал какие-то жуткие подробности. Хизер все это понравится: мелодраматизма и страданий появится столько, что хватит на целый год. Боже милостивый.

— Нет, ты не отстранен! — рявкнул О'Келли. — Не отстранен, потому что я не желаю, чтобы репортеры разнюхали, почему я дал тебе пинка под зад. Сейчас главное — свести ущерб к минимуму. Ты больше не допрашиваешь свидетелей и не касаешься материалов дела; твоя задача — сидеть за столом и стараться не наломать больше дров. Мы сделаем все, чтобы не произошло утечки. А когда суд над Доннели закончится — если вообще будет суд, — твое участие в работе отдела приостановится.

У меня в голове застряло слово «приостановится».

— Очень жаль, сэр, — выдавил я, не придумав ничего умнее.

Что такое «приостановится»? Мне представилась сцена из фильма, где коп со стуком кладет на стол босса жетон и служебное оружие. Потом оператор дает крупный план и идут финальные титры.

— А пока подыщи себе какое-нибудь занятие. — сухо продолжил О'Келли. — Читай и сортируй телефонные звонки. Но если в них будет упоминаться старое дело, передавай Мэддокс или О'Нилу.

Он сел за стол, взял телефон и начал набирать номер. Я смотрел на него еще несколько секунд, пока до меня не дошло, что я свободен.

Я поплелся обратно в штаб: читать звонки не хотелось, я просто двигался на автопилоте. Кэсси, сгорбившись, сидела у видеомагнитофона, поставив локти на колени, и смотрела запись моего допроса Доннели.

Во мне вдруг что-то перевернулось. До сих пор я даже не думал, откуда О'Келли обо всем узнал. И лишь сейчас, когда я остановился на пороге штаба, меня словно ударило: иного пути просто не было.

Я понимал, что очень скверно обошелся с Кэсси, хотя мог бы возразить, что ситуация возникла неоднозначная. Но я не сделал и не мог сделать ничего такого, что заслуживало бы подобного поступка. Даже вообразить не мог такого предательства. «В аду нет ярости ужасней». У меня стали подгибаться ноги.

130