Но я ее не слышал. Даже не видел: лицо Кэсси казалось мне чужим и незнакомым, будто я никогда ее раньше не встречал. Больше всего мне хотелось оказаться сейчас где-нибудь в другом месте.
— Мне пора идти! — бросил я, отшвырнув сигарету. — Вернешь зажигалку?
Не знаю, почему я упорно отказывался верить, что Кэсси говорит чистую правду. Раньше она никогда не лгала, и у меня не было оснований думать, что теперь что-то изменилось. И все-таки я не допускал мысли, что она страдает не от разделенной страсти, а от потери лучшего друга, которым, надеюсь, я все же был.
Конечно, это смахивает на самонадеянность — неотразимый Казанова, — но я действительно не думал, что дело обстоит настолько просто. Раньше я никогда не видел Кэсси в подобном состоянии. Не помню, чтобы она плакала, и по пальцем могу пересчитать случаи, когда ее что-то пугало. А теперь глаза Кэсси разбухли под ярким макияжем, и в каждом взгляде я читал отчаяние и страх. Что я должен был подумать? Слова Розалинды — «тридцать лет, биологические часы, не может ждать» — вертелись у меня в памяти, как назойливый мотив, и все, что я читал на эту тему в прессе (журнальчики в приемной у врача, «Космо» Хизер, который я иногда листал во время завтрака), лишь подтверждало мои подозрения: «Последний шанс женщины за тридцать»; «Как опасны поздние роды»; «Чем грозит секс с другом: несчастная любовь у женщин, страх ответственности у мужчин»…
Я всегда считал, что Кэсси далека от таких шаблонов, однако раньше верил и во многое другое («иногда ты так близок к человеку, что перестаешь его замечать») — например, в то, что мы оба редкое исключение из правил, а вот чем это обернулось. Правда, получалось, что теперь я сам вел себя шаблонно, но не стоит забывать, что не у одной Кэсси жизнь пошла кувырком. Я тоже сбит с толку, растерян, потрясен и в тот момент мог придерживался той единственной тактики, которая была мне доступна.
Мне рано пришлось осознать, что в глубине всего, что ты ценишь и любишь, могут таиться отчаяние и смерть. И каждый раз, когда не мог найти этой черной сердцевины, я поступал так, как подсказывал инстинкт: создавал ее сам.
Сейчас мне очевидно, что даже у самых сильных людей бывают уязвимые места, и я нанес Кэсси удар с изощренным мастерством хирурга, знающего, куда бить. Наверное, в то время она часто вспоминала про свою тезку Кассандру, которую божество обрекло на самую жестокую пытку: всегда говорить правду, но так, чтобы тебе никогда не верили.
Сэм приехал ко мне в понедельник утром, часов в десять. Я только встал и поджаривал себе тосты, почти засыпая на ходу. Когда снизу позвонили, похолодел от страха, что это Кэсси: заявилась снова объясняться, может, даже напилась. Я не стал подходить к домофону. Когда через минуту Хизер раздраженно буркнула мне в дверь: «К тебе какой-то парень по имени Сэм», — я облегченно вздохнул. Раньше Сэм никогда не приезжал ко мне домой — я не подозревал, что он вообще знает мой адрес.
Заправив рубашку, я подошел к двери и услышал, как он поднимается по лестнице.
— Привет, — произнес я, когда он показался на площадке.
— Привет, — отозвался Сэм.
Мы не виделись с ним с пятницы. Он был в широком твидовом пальто, со всклокоченными волосами и двухдневной щетиной на лице.
Я ждал, что он скажет, но Сэм молчал и я провел его в гостиную. Хизер поплелась за нами и начата светскую беседу: привет, я Хизер, очень рада познакомиться, где это Роб прятал вас столько времени, он никогда не приглашает к себе друзей, с его стороны это просто свинство, сейчас как раз идет «Простая жизнь», вы такое смотрите, новый сезон просто ужасный… Наконец на нее подействовала краткость наших реплик, и она с обиженным видом предположила:
— Наверное, вы хотите поговорить наедине?
Когда возражений не последовало, она удалилась, одарив Сэма теплой улыбкой, а меня — холодной.
— Извини, что без предупреждения, — сказал Сэм и оглядел комнату — диванные подушки в «агрессивном стиле», полки с фарфоровыми безделушками — с таким видом, будто она его немного озадачила.
— Все в порядке, — улыбнулся я. — Хочешь чего-нибудь выпить?
Я не представлял, зачем он пришел. Мысль, что это как-то связано с Кэсси, казалась мне глупой. «Боже милосердный, — думал я, — не могла же она в самом деле попросить его со мной поговорить?»
— Пожалуй, виски.
Я нашел в кухонном шкафчике полбутылки «Джемисон». Когда вернулся в комнату, Сэм сидел в кресле, облокотившись на колени и уронив голову на руки. Хизер оставила включенным телевизор, и на экране бурно, но беззвучно спорили о чем-то две истеричные женщины в оранжевом гриме.
Я выключил изображение и протянул Сэму бокал. Сэм кивнул и быстро выпил половину порции. Мне показалось, что он немного пьян. Говорил он нормально и держался уверенно, но в его голосе и манере двигаться что-то изменилось, словно он долго таскал на себе что-то тяжелое.
— Итак, — начал я, — возникли какие-то проблемы?
Сэм снова приложился к бокалу. Свет от торшера резко делил его на две половины, темную и светлую.
— Помнишь ту запись в пятницу? — спросил он. — На кассете.
Я немного расслабился.
— Да, и что?
— Я не сообщал о ней дяде.
— Нет?
— Нет. Я размышлял о ситуации все выходные. Но так и не позвонил. — Сэм прочистил горло. — Вместо этого я пошел к О'Келли. — Он откашлялся. — Сегодня днем. С кассетой. Поставил ее, дал ему прослушать и объяснил, что второй собеседник — мой дядя.
— Здорово, — усмехнулся я.
Честно говоря, я от него не ожидал подобного. Это произвело на меня впечатление.