В лесной чаще - Страница 100

100

Он купил к ужину хорошего белого вина, чтобы отпраздновать это событие. После разговора с Кэсси я был голоден как волк; готовя омлет, пытался перевернуть его в воздухе и в результате чуть не отправил в мусорное ведро. Кэсси босиком носилась по квартире, резала хлеб, включала на всю громкость музыку и комментировала мои манипуляции за плитой:

— И такому типу доверяют личное оружие. Скоро он начнет палить налево и направо, желая произвести впечатление на какую-нибудь цыпочку.

После ужина мы играли в крэниум — импровизированный вариант на три персоны, — и за четвертым бокалом я долго ломал голову, что показывает Сэм, пытавшийся изобразить слово «карбюратор» (робот-андроид… дойка коров… нет, человечек из часов!). В открытое окно задувал свежий ветер и шевелил тюлевую занавеску, на гаснущем небе светила серебристая луна, и я вдруг подумал, что уже не помню, когда у меня в последний раз был такой счастливый вечер, без подспудных мыслей и подводных камней, подстерегавших на повороте каждой фразы.

Когда Сэм ушел, Кэсси научила меня танцевать свинг. После ужина выпили несколько чашек капуччино, чтобы проверить новый аппарат, и сна не было ни в одном глазу, а из колонок, похрипывая, лились старые мелодии. Кэсси взяла меня за руки и потянула с дивана.

— Черт возьми, как ты научилась танцевать свинг? — воскликнул я.

— Мои дяди и тетя считали, что дети должны много учиться. Они обожали уроки. Еще я могу рисовать углем и играть на пианино.

— Что, все одновременно? А я умею играть на расческе. И у меня две левых ноги.

— Плевать! Я хочу танцевать.

Квартира была слишком тесной.

— Пойдем, — сказала Кэсси. — Снимай ботинки.

Она схватила дистанционный пульт, поставила звук на максимум и, выбравшись из окна, спустилась по пожарной лестнице на крышу.

Танцор из меня неважный, но она снова и снова показывала мне основные движения, ловко уворачиваясь от моих неуклюжих жестов, пока все вдруг не встало на свои места и мы закружились под пьянящий ритм, беспечно балансируя на краю крыши. Руки Кэсси были гибкими и сильными, как у гимнастки.

— Ты тоже можешь танцевать!

— Что? — крикнул я и чуть не упал, споткнувшись о собственные ноги.

Наш смех разнесся над раскинувшимся внизу темным садом.

Где-то распахнулось окно, и чей-то раздраженный голос пригрозил:

— Выключите музыку или я позвоню в полицию!

— Мы и есть полиция! — усмехнулась Кэсси.

Я зажал рот ладонью, и мы затряслись от беззвучного хохота, когда окно с треском захлопнулось. Кэсси повисла на одной руке на пожарной лестнице и, сунув в окно пульт, сменила свинг на ноктюрны Шопена, заодно убавив звук.

Мы вытянулись на плоской крыше, закинув руки за голову и касаясь друг друга локтями. Голова у меня кружилась от танцев и вина. Теплый ветерок ласкал лицо, и даже сквозь уличные фонари я видел на небе звезды: Большую Медведицу, пояс Ориона. Внизу ровно и неустанно, как море, шумели сосны. На миг мне показалось, что Вселенная перевернулась вверх дном и мы летим в ее гигантский черный кубок, полный музыки и звезд, и я вдруг осознал, что теперь все будет хорошо.

16

Лес я приберег на субботний вечер: мечтал о нем всю неделю, как ребенок о подарке под елкой. Сэм на выходные дни уехал в Голуэй на крестины племянницы (родственников у него было столько, что практически каждый день кто-нибудь крестился, умирал или выходил замуж), Кэсси собиралась встретиться с подругой, а Хизер отправилась на вечеринку в какой-то отель. Никто не заметил бы моего отсутствия.

Я прибыл в Нокнари около семи часов и оставил машину на обочине. С собой я взял фонарь, спальный мешок, пару бутербродов и кофе в термосе (пакуя все это перед поездкой, я чувствовал себя немного нелепо, точно подросток, собравшийся в поход или решивший сбежать из дому), но никаких приспособлений для разведения огня. Жители поселка были начеку и при первых признаках костра могли вызвать копов, поставив меня в дурацкое положение. Тем более что при моих бойскаутских навыках я мог запросто спалить остатки леса.

Вечер выдался тихий и теплый, солнце косо падало на зубцы старой башни, золотя ее грубые камни и придавая им грустно-романтичный вид. Далеко на поле блеяла овечка, воздух веял чем-то легким и душистым — свежим сеном, слегка навозцем, благоуханной смесью полевых цветов. Над холмом по ясному небу летали стайки птиц. Когда я приблизился к коттеджу, сидевшая рядом овчарка встала и недовольно тявкнула, но потом решила, что угрозы нет, и улеглась. Я прошагал по ухабистым тропкам, проложенным археологами в ширину ручной тележки — теперь на мне были старые кроссовки, потертые джинсы и толстый джемпер, — и подошел к лесу.

Если вы, как и я, горожанин, то при слове «лес» вам скорее всего представится что-то простое и светлое, вроде детского рисунка: ровный ряд зелени, мягкий ковер из прошлогодних листьев, подстилка из старой хвои. Может, теперь и вправду встречаются такие леса, не знаю, но лес Нокнари был настоящей чашей, еще более мрачной и таинственной, чем я воображал. У него были свои древние порядки и законы, мучительные споры и тайные союзы. Я вторгся сюда без спроса и всей кожей чувствовал, что лес меня заметил и разглядывает тысячей зеленых глаз, без симпатии или осуждения, как бы взвешивая на весах.

На полянке Марка лежал свежий пепел и валялось несколько окурков: значит, он был здесь после смерти Кэти. Я надеялся, что хотя бы этой ночью его не потянет на «зов предков». Вытащив рассованные по карманам сандвичи, термос и фонарь, я расстелил спальный мешок на том же пятачке травы, где ночевал Марк. Потом встал и медленно вступил в лес.

100